 |
 |
О нас | Услуги | Оборудование | Книги по теме | Примеры | Связь | Карта | Форум | Видео | En |
Роль очевидности в наукеГликман А.Г.
Экспериментально недоказанная очевидность – это путь в тупик
Когда-то давно, когда я обнаружил новый тип колебательных систем, у меня начали получаться интересные результаты в области сейсморазведки сначала в шахте, а потом и в лаборатории, и на кафедре как-то стихийно началось обсуждение, можно ли считать то, что я делаю, наукой. Однако эта тема быстро прекратилась, поскольку буквально сразу было решено, что это не наука, поскольку результаты того, что я делал, нужны людям. В частности, шахтным геологам. Естественно, я это обшучивал, в соответствии с моим характером. Дескать, сотрудники мои безусловно ученые, и занимаются настоящей наукой, поскольку то, что они делают, уж точно никому не нужно. Насколько я был близок к истине, я понял спустя много лет. В этой шутке оказалась слишком малая доля шутки. Я не претендую на всезнание в науке, но из моего немалого опыта я считаю, что любая наука имеет особенность, заключающуюся в том, что по мере своего развития наука переходит в следующее свое качество. А именно, в технологию. Грубо говоря, если мы занимаемся наукой, мы не можем знать, чем мы будем заниматься завтра. Ведь мы в ходе поиска истины (а научная деятельность – это, по Мечникову, есть поиск истины) в любой момент можем получить новые физические эффекты, новые представления, в соответствии с которыми будет изменяться наша дальнейшая деятельность. Если новые знания позволяют использовать их на практике, то научная, поисковая деятельность отходит на второй план, поскольку появляется возможность получения уже экономических выгод. Ну вот, например, радиотехника. После мощного потока научных результатов, на их основе стали развиваться технологические решения, и стали отмирать чисто научные исследования. Да, познание бесконечно, и никакая область знания не может быть досконально изучена. И радиотехника не изучена полностью, и в ней осталось немало нерешенных проблем. Но количество возможных решений оказалось таким, что научные изыскания отошли на второй план. И вся радиотехника как наука трансформировалась в технологические решения. Ведь вот сегодняшним студентам даже физику колебательного контура не дают. Та наука, которой занимались (и занимаются) мои коллеги по кафедре, не дала ни одного практического результата. Они считают, что это признак фундаментальности того, что они делают. А я считаю, что такая ситуация характеризует их работу как занятия наукообразием. Сейчас, благодаря интернету, нетрудно проследить процессы, скажем, в горной науке, в строительной науке, в сейсморазведке за последние, скажем, 50 лет. Ведь ни в одной из перечисленных областей знания нет ни одного результата, который можно было бы использовать в практике. Чтобы за 50 лет научной работы такое количество людей и организаций не дало ни одного результата – это нужно иметь особые способности. Я убежден, опять же, на соновании моего опыта, что если исследования логичны и метрологически корректны, то мы неизбежно получим принципиально новые и имеющие практическую ценность результаты. 40 лет, прошедшие с тех пор, как я обнаружил колебательную систему нового типа, пролетели для меня как один миг, потому что то, чем я занимаюсь, оказалось настолько интересным и захватывающим, что оторваться от этого невозможно. Оно меня буквально тащит за собой и совершенно не дает расслабиться. Решив очередную загадку Природы, я обязательно получаю следующую порцию вопросов. На собственной шкуре я осознал, почему познание является бесконечным. Да потому что бесконечным является количество вопросов, возникающих при общении с новым знанием. Глядя на всю эту массу нового знания, которое мне удалось создать, я получаю большое удовольствие и уверенность в том, что прожил не зря [1]1. Единственно, что огорчает, это то, что всё, мною разработанное, никому не нужно. Казалось бы, ну как может быть ненужным прогноз техногенных катастроф? От них во все времена погибало и погибает столько людей! А результаты изучения свойств зон тектонических нарушений? Ведь это новый, неизвестный ранее геологический объект, так или иначе влияющий на жизнь и здоровье всех землян. Когда я изучал основы методологии развития нового познания, я узнал очень много неожиданного. В частности, то, что новое знание никогда не воспринимается положительно. В самом деле, ведь новый, неизвестный ранее физический эффект почти всегда перечеркивает какую-то часть уже существующего, привычного знания. А может ли быть этим доволен маститый ученый, поднявшийся на разработке знания, оказавшегося ошибочным. И он наверняка до самой своей кончины будет изо всех сил противодействовать принятию этого вновь открывшегося физического эффекта. Именно поэтому на принятие новых открытий неизбежно уходит время, в течение которого происходит смена одного или даже нескольких поколений, в зависимости от того, для скольких областей знания окажутся нежелательными эти открытия. Ну что же, с законами развития познания не поспоришь. И единственно, чем я сейчас озабочен – это чтобы вместе со мной не исчезло всё то, что мне удалось сделать. Вот я и стараюсь описывать всё новое, что у меня получается. Я не имею возможности публиковаться в научных изданиях. Ведь для этого необходимо иметь положительные отзывы, а это мне, естественно, не светит. Но, слава Богу, есть интернет, и по количеству прочтений это гораздо эффективнее, чем когда печатаешься в любых официальных изданиях. Вода камень точит, а я никуда не тороплюсь. И судя по тому, что появляются переводы моих статей на другие языки, недалеко время, когда мои разработки придут к нам из других стран. В общем, как всегда. До некоторых пор я надеялся дожить до того момента, когда РАН позволит признать, что наша планета по акустическим свойствам представляет собой совокупность колебательных систем. Это, пожалуй, главное, что мне удалось узнать и экспериментально доказать. Всё остальное – всего лишь производная от этого. Однако открылись новые обстоятельства, которые показали, что этой моей надежде сбыться не суждено. Действительно, ведь если ИнФиЗАН это признает, то это будет означать осиновый кол в сейсморазведку, основой которой является утверждение того, что земная толща по акустическим свойствам представляет собой совокупность отражающих границ. Это утверждение никогда не было доказано экспериментально, но это и не нужно, потому что оно очевидно. Вот эта очевидность сотворила злую шутку сначала с Пуассоном, а затем со всеми его последователями. Пуассон совершенно справедливо утверждал, что всё, что не доказано экспериментально, является гипотезой и что в теории гипотезам нет места. Написав аналитику для идеи сейсморазведки, он потребовал, чтобы в перспективе, когда это станет возможно, экспериментальным проверкам подверглись все пункты, упоминаемые в волновом уравнении. И только одного он не потребовал – это доказательства того, что земная толща - это совокупность отражающих границ. Настолько это всегда казалось (а многим кажется и сейчас) очевидно, что требование экспериментальной проверки этого представляется просто неразумным. То, что принцип локации работает в земной толще, было абсолютно очевидно с тех пор, когда люди заметили, что его используют летучие мыши в воздухе и дельфины в воде. С тех пор люди стали мечтать, что когда появится нужная для этого аппаратура, то будет возможным «заглянуть» в земную толщу. В самом начале ХХ века такая аппаратура появилась, были созданы первые сейсмостанции, но... Оказалось, что при ударном воздействии на земную поверхность не было эхо-сигнала. Сигналы возникали, но вид у них был длительного затухающего колебательного процесса. Ну, как если бы вы в лесу крикнули: «А!», а вам в ответ возникла какая-нибудь нота. Казалось бы, рухнула мечта многих людей о возможности подземной локации. Но вдруг, в 1909 году в одном из журналов появилась статья профессора Загребского университета Андрея Мохоровичича о том, что ему удалось с помощью сейсмоаппаратуры получить информацию о границе между корой Земли и мантией на глубине около 80км. Я не знаю, что это было – ошибка или обман. Во всяком случае, в том же, 1909 году еще несколько ученых сделали похожие сообщения, только у каждого из них глубина залегания этой границы была от 40 до 60км. Современные сейсморазведчики считают, что с помощью аппаратуры начала ХХ века получить подобные результаты невозможно. Но поскольку проверить эти результаты было невозможно (это и до сих пор невозможно), а получить положительную информацию о возможностях сейсморазведки было очень нужно, то всё это приняли на веру. И это было тем более просто, что положительный результат представлялся более желательным и очевидным, чем отрицательный. Отсутствие в эхо-сигнале следов первичного, импульсного сигнала и длительный спад амплитуды эхо-сигнала говорят о том, исходный импульс воздействует на колебательную систему. Однако признать наличие колебательных систем в земной толще ничуть не легче, чем признать ошибочными другие известные очевидности в ходе эволюции нашей цивилизации. Будь то идея теплорода или вечного двигателя или плоской Земли etc. Занятия наукой обязывают знать основы методологии. И если вы ученый, то не признать результаты метрологически корректного исследования (измерения) вы просто не имеете права. Думаю, что я никогда не забуду и не смирюсь с тем, что величайшие ученые своего времени, побывав в моей лаборатории (в ЛГИ) и признав мою правоту, потом просто отказывались сознаться, что они там были. И вместе с тем, я не хочу никого из них обвинять в этом. Дело в том, что система переизбрания на должности требует абсолютного послушания переизбираемых ученых. Как известно, ученые уровня научного сотрудника и выше должны периодически переизбираться на те должности, которые они занимают. И если руководству вдруг покажется, что ученый недостаточно лоялен, то Ученый Совет Института его не переизберет. Делается это как бы коллегиально, и апеллировать в случае непереизбрания будет просто не к кому. Коллегиальность перевыборов убедительно была продемонстрирована в ЛГИ, когда бывший ректор вызвал к себе в кабинет доцента кафедры разработки пластовых месторождений Модестова Юрия Андреевича и сказал ему, чтобы он подыскивал себе место работы, поскольку Ученый Совет ЛГИ его не переизберет на следующий срок. На что Юрий Андреевич тотчас же и там же, в ректорском кабинете упал с инфарктом. Единственная законная власть над ученым – это власть факта. Ученый должен быть готовым в любой момент к получению новой информации. А может ли затюканный, запуганный человек смириться с тем, что на него упала принципиально новая информация? Я не знаю, как это происходит в других странах, но у нас обнаружить что-то новое в науке – это значит получить черную метку. Я неоднократно рассказывал, как мой шеф, обнаружив новый физический эффект, разобрал и выбросил измерительную установку, с помощью которой он это обнаружил, и попросил всех, кто был в курсе, забыть об этом. Он собирался защищать докторскую диссертацию, и понимал, что если члены ученого совета будут знать, что он в этом предмете знает больше, чем они, то защититься ему не дадут. Я тогда еще не знал, что главным требованием к диссертации является отсутствие в ней чего-либо нового, а содержание ее должно быть абсолютно очевидным. А шеф мой (ныне покойный), видимо, знал. Я открыто презирал шефа за то, что он отказался от своего открытия, за то, что он вел себя как трус. Но чем больше я живу, тем больше у меня сомнений в том, что шеф мой, Борис Петрович Овчаренко заслуживал моего презрения. Примеряя к себе ту ситуацию, я уже не уверен, что, зная отношение научного руководства к новому знанию, вел бы себя иначе. В СССР разрешение на открытие давал Отдел Науки ЦК КПСС. Вдумайтесь в формулировку «разрешение на открытие»... Свидетельство об открытии мог получить только человек не ниже доктора наук, причем обязательно лояльный режиму, и это свидетельство было как бы пропуском для получения академического звания. В ЛГИ на кафедре физики работал профессор Сена Лев Аронович. Он сделал свое открытие еще в 1947 году. Кстати, в «шарашке», в НИИ за колючей проволокой. С тех пор во всем Мире этот открытый им эффект называют его именем. А он получил свидетельство на это открытие только в 90-х годах, незадолго до смерти, когда в силу своего возраста и физического состояния точно не мог претендовать на академическое звание... ЦК КПСС, слава Богу, почил в бозе, но при этом ничего не изменилось. То есть, получается, что заниматься наукой в нашем государстве не следует. Если, не дай Бог, обнаружите что-нибудь новое, обретете одни неприятности. Мне с этим здорово повезло. Меня сразу приговорили к тому, что к науке я не имею никакого отношения. И я, будучи младшим научным сотрудником, а следовательно, непереизбираемым, занимался себе потихоньку тем, что мне было интересно, и ни на что не претендовал. В Мире, я думаю, нет ни одного сейсморазведчика, кто бы не знал, что сейсморазведка – это величайшее научное заблуждение, и кто бы не знал, что международный проект «Кольская сверхглубокая», возникший с целью выяснить ситуацию с сейсморазведкой, это окончательно доказал [2]. Доказать-то доказал, но принял решение информацию о полной импотенции сейсморазведки засекретить. От кого? От спонсоров, оплачивающих сейсмоработы? Сейсморазведка за время своего существования прошла несколько этапов. Сначала она была научным заблуждением. Затем – обманом. А теперь что? Обманом, который крышуют «ученые» сейсморазведчики всего мира? Теперь мне понятно, почему мне так тщательно и не скрывая это, перекрывают воздух. Ведь надежно и надолго засекретить истинное положение дел с сейсморазведкой можно только если не допускать нормальных исследовательских работ в области поля упругих колебаний. Сейсморазведка – самый дорогой геофизический метод. Неужели ее оберегают от разоблачения, чтобы сохранить источник разного рода откатов и взяток?.. Знание этого международного жульничества позволяет мне совсем по-другому посмотреть на те контакты, которые у меня были с академиками. Дважды я специально для них делал доклады. Оба раза по их просьбе и по их приглашению. Для Евгения Ивановича Шемякина я провел семинар на одной из «сред при Шемякине», в конференц-зале ВАКа. Для Сергея Васильевича Гольдина – на конференции, которая проходила в июле 2002 года в институте геофизики СО РАН в Новосибирском Академгородке, где он был директором. Евгений Иванович попросил меня поделиться с учеными из организаций горного профиля своими разработками. Я еще работал в ЛГИ, и значит, это было еще до 1993-го года. Собралось не меньше 50 ученых, со всей страны. Гражданских и военных. В течение отведенного мне часа я рассказывал, с помощью соответствующей демонстрации, общие принципы того, что мы делали в шахтах. О том, что произошло после этого, я конечно должен рассказывать. Вопросы, которые после моего доклада задавали, показали, что ни один из присутствовавших ученых о наших работах вообще ничего не знал. То есть, они отстали от нас лет на 20. В это было трудно поверить. Мы, в моей лаборатории в ЛГИ каждую неделю обязательно посещали БАН (библиотеку академии наук) и в Мире не было ни одной разработки в нашей области, с которой мы бы не были знакомы. Здесь же были крупнейшие ученые нашей страны, и все они были не в курсе разработки, по которой уже тогда было не меньше сотни публикаций. А дальше выступил сам Шемякин, который попросил прощения у всех присутствовавших за бездарно потерянный вечер. И если бы он знал, что я потрачу целый час на рассказы о никому не нужных физических эффектах, он бы меня сюда не пригласил. Он сказал, что наши разработки очень интересные, важные и нужные, но о них могли бы рассказать любые другие ученые, не упоминая при этом об этих эффектах. После этого я попросил еще 5 минут, в течение которых напомнил о том, что выше физических эффектов в физике нет ничего. И удивительно, что никому из присутствующих это неизвестно. Видимо, никто из присутствующих просто никакого отношения не имеет к физике, и если бы я знал о столь низком уровне аудитории в целом, то никогда бы не приехал с докладом. Я знал об очень низком уровне ученых ЛГИ, но академик, на тот момент председатель ВАК, и ученые в общем-то предельно высокого уровня... Чтобы такие люди не имели представлении о роли физических эффектов в физике... Я предполагал, что меня заставят демонстрировать те эффекты, о которых я рассказывал, и был готов к этому. Но чтобы встретиться в Москве, в ВАКе с людьми настолько низкого уровня... На конференции в Академгородке, посвященной новым геофизическим методам, я делал доклад об эффекте акустического резонансного поглощения (АРП). С помощью этого эффекта можно показать, что поле упругих колебаний, возникающее в результате ударного воздействия на земную толщу, распространяется не вглубь Земли, а, в общем случае, параллельно поверхности Земли. То есть, если эхо-сигнал и возникает, то приходит он не снизу, а сбоку. Примерно на половине доклада Гольдин меня остановил и сказал, что эффект АРП противоречит принципам сейсморазведки, и поэтому этот эффект никому не интересен. Я очень удивился такой постановке вопроса и сказал, что, во-первых, я готов продемонстрировать этот эффект в ультразвуковой лаборатории института (перед этим я убедился, что в этой лаборатории есть аппаратура, с помощью которой я мог бы это сделать), а во-вторых, согласно методологии, если физический эффект противоречит сейсморазведке, то это доказывает ошибочность принципов, на которых основана сейсморазведка. Далее, я сослался на Петрашеня Г.И., который неоднократно говорил и писал, что ни разу во всем Мире не было случая, чтобы сейсморазрез совпадал с разрезом, построенным в результате бурения, если сейсмика осуществлялась до бурения. А вот если после бурения, то совпадение всегда стопроцентное. Вот тут произошел инцидент, о котором я не имею права не сказать. На мою ссылку на мнение Петрашеня Сергей Васильевич сказал, что объясняет это его маразмом, обусловленном возрастом. Я напомнил Гольдину, что Петрашень – его учитель, и что дай Бог академику Гольдину иметь такую светлую голову, как у Петрашеня. Ну что ж, раз такая реакция, значит, указание беречь сейсморазведку исходит с самого верха... ЛИТЕРАТУРА
|
||||||